«Человек - это звучит... еху!», или Как Свифт поставил неутешительный диагноз человечеству?

Имидж мизантропа окончательно закрепился за Свифтом после публикации четвёртого путешествия Гулливера. Вообще-то оно было написано раньше путешествия в Лапуту, но автор поставил его последним. И понятно почему…

Здесь Свифт издевательски вывернул наизнанку уже сам жанр книги. С одной стороны — это, конечно, утопия — ведь здесь присутствует описание идеального общества. С другой стороны, писатель отказывает в этой утопии людям, изобразив в качестве идеала общество разумных лошадей — гуигнгнмов (если вам всё-таки удастся произнести это слово — «Houyhnhnm», то вы явно услышите в нём лошадиное ржание).

На долю людей остаётся лишь антиутопия (наверное, одна из первых в европейской литературе). Если Даниэль Дефо в образе Робинзона Крузо воспевал силу человеческого разума и характера, утверждал способность человека сохранять своё достоинство даже в изоляции на необитаемом острове, то Свифт смотрит на природу «Человека Разумного» с максимальным скепсисом. Люди, попавшие в страну гуигнгнмов в незапамятные времена, не стали создавать зонтиков и приручать попугаев. Они очень быстро одичали и превратились в омерзительных, жалких и злобных существ, которых Свифт окрестил еху. Мало того, еху сами становятся приручённой рабочей скотиной у благородного лошадиного сословия.

«Еху ненавидят друг друга больше, чем животных других видов; причину этого явления обыкновенно усматривают в их внешнем безобразии, которое они видят у других представителей своей породы, но не замечают у себя самих. …иногда еху приходит фантазия забиться в угол, лечь на землю, выть, стонать и гнать от себя каждого, кто подойдет, несмотря на то, что такие еху молоды, упитаны и не нуждаются ни в пище, ни в питье… Единственным лекарством против этого недуга является тяжелая работа, которая неизменно приводит пораженного им еху в нормальное состояние».

Этимология слова «Yahoo» неясна, хотя некоторые считают, что оно составлено из двух восклицаний: насмешливо-презрительного «Yah!» и произносимого с отвращением «Ugh!». Так или иначе, слово прочно вошло в английский язык и стало обозначать неотёсанного, грубого, дикого человека — проще говоря, быдло. Многие считают, что именно неологизм Свифта дал название Интернет-поисковой системе «Yahoo!», хотя с восклицательным знаком оно, как по мне, больше похоже на ковбойский возглас «йе-ху-у!».

Еху Свифта — это как бы отрицательный ответ на будущую концепцию Жан-Жака Руссо о прекрасном «естественном» человеке, испорченном цивилизацией. Правда, Свифт не спорит с тем, что цивилизация нередко лишь усугубляет пороки.

«Я все ожидал услышать от моего хозяина обвинение еху в противоестественных наклонностях, которые так распространены у нас среди обоих полов. Однако природа, по-видимому, малоопытный наставник в этих утонченных наслаждениях, и они целиком порождены искусством и разумом на нашей части земного шара. …узнав, что существа, притязающие на обладание разумом, способны совершать подобные ужасы, он опасается, что развращенный разум, пожалуй, хуже какой угодно звериной тупости».

А что же с прекрасным обществом лошадей?

Пусть еху омерзительны, но на современного читателя и гуигнгнмы производят несколько жутковатое впечатление. Тут надо чётко понимать, что книга писалась во времена, когда в передовом обществе господствовали идеи Просвещения, стремление устроить жизнь человечества исключительно на разумных основаниях.

Поэтому в обществе гуигнгнмов нет места для человеческих страстей, везде царит умеренность и рационализм. Гуигнгнмы не знают слов «ложь» и «обман», всегда спокойны и дружелюбны. Они живут общиной и ведут натуральное хозяйство, незнакомое с понятием денег. Их знания носят исключительно прикладной характер, а из искусств ценится лишь поэзия. Гуигнгнмы не скорбят по умершим, вступают в половые отношения лишь для того, чтобы завести ребёнка (при этом число детей должно быть таким, чтобы не вызвать угрозу перенаселения) и спокойно обмениваются детьми, если у одной пары два мальчика, а у второй — две девочки.

И самкам? и самцам гуигнгнмов даётся одинаковое воспитание. Правда, и в этом обществе существует неравенство. Речь идёт даже не о рабах-еху. Среди самих гуигнгнмов есть породы лошадей, обладающие менее развитыми способностями, которые становятся слугами у более развитых пород. Правда, писатель уточняет, что слуги лишены зависти и воспринимают своё положение как справедливую данность.

Нетрудно заметить, что в основе воззрений Свифта лежит многое из идей античности, которую писатель, всегда суровый к своим современникам, чрезмерно идеализирует. В знаменитом литературном споре «новых и древних» Свифт, в отличие от Шарля Перро, однозначно был на стороне «древних», считая, что лучшие времена человечества позади. Достаточно вспомнить, как во время третьего путешествия Гулливер, будучи у некромантов, желает пообщаться исключительно с духами античных поэтов, философов и императоров. Из остальных благожелательного упоминания писателя заслуживают лишь философы Декарт с Гассенди и единственный соотечественник — Томас Мор (автор той самой знаменитой «Утопии»). Ну, а современникам Свифта достаётся по полной.

«Будучи всегда большим поклонником древних знаменитых родов, я попросил правителя вызвать дюжину или две королей с их предками, в количестве восьми или девяти поколений. Но меня постигло мучительное и неожиданное разочарование. Вместо величественного ряда венценосных особ я увидел в одной династии двух скрипачей, трех ловких царедворцев и одного итальянского прелата; в другой — цирюльника, аббата и двух кардиналов. …одни из них сознались, что своим величием и богатством они обязаны содомии и кровосмешению, другие — торговле своими женами и дочерьми; третьи — измене своему отечеству или государю, четвертые — отраве, а большая часть — нарушению правосудия с целью погубить невинного». …я попросил вызвать римский сенат в одной большой комнате и для сравнения с ним современный парламент в другой. Первый казался собранием героев и полубогов, второй — сборищем разносчиков, карманных воришек, грабителей и буянов".

Стоит ли говорить, что в римском сенате дела на самом деле обстояли ничуть не лучше. Но даже такие пессимисты, как Свифт, нуждаются в идеале…

Однако Свифт не только воспел лошадиную утопию, но и осмеял преклонение перед ней. В конце книги Гулливер, вернувшись на родину, не может избавиться от отвращения к людям и восторженного отношения к лошадям. Он падает в обморок от поцелуя жены, а все свои часы проводит на конюшне. По сути, здесь Свифт горько смеётся над самим собой.

«Первые же свободные деньги я истратил на покупку двух жеребцов, которых держу в прекрасной конюшне; после них моим наибольшим любимцем является конюх, так как запах, который он приносит из конюшни, действует на меня самым оживляющим образом. Лошади достаточно хорошо понимают меня; я разговариваю с ними, по крайней мере, четыре часа ежедневно».

М. Заблудовский: «В вопросах о разуме, как и вообще во всех проблемах просветительства, Свифт мучительно колеблется между верой и неверием, между утопией и отчаянием, переходя от одной крайности к другой, горько издеваясь над самим собой и тем мистифицируя читателя».

О последних днях Свифта и его завещании миру я расскажу уже в последней статье «Гулливеровского» цикла.