Что завещал миру Джонатан Свифт?

Жестокий приговор человечеству, вынесенный в «Путешествиях Гулливера», вызывал и вызывает неоднозначную (но всегда бурную) реакцию. Кольридж называл Свифта «засушенной раблезианской душой», а Теккерей считал, что мораль четвёртого путешествия «ужасна, постыдна, труслива и кощунственна».

Психоаналитики и вовсе оценили книгу как «невротическую фантазию, сосредоточенную на труположестве». Но почти никто из критиков не смог отказать Свифту в писательском гении — настолько мощное впечатление производили его «Путешествия».

У. Теккерей:«Свифт идет дорогой жизни, неистовствуя, точно человек, одержимый бесом. Он постоянно оглядывается вокруг, не гонятся ли за ним фурии; он знает, что наступит ночь, и с нею неизбежно явятся эти чудовища. О, Господи, какая это ночь и какая долгая агония! Какой страшный коршун терзал сердце этого гиганта!»

Д. Оруэлл:«Свифту не была дана обычная житейская мудрость, но дана была грозная интенсивность видения, способного извлечь, увеличить и тем самым исказить какую-то одну потаенную истину. Долговечность „Путешествий Гулливера“ доказывает, что мировоззрение, подкрепленное силой убежденности, даже если оно на грани безумия, способно породить великое произведение искусства».

Да, Свифт был пессимистом, но он не прятался в башне из слоновой кости, не взирал на пороки человечества с высокомерной лёгкой ухмылочкой. Он бичевал их с яростью и гневом, но никогда — с равнодушием. Стоило ли отдаваться этому процессу с такой страстью, не будь у писателя хотя бы крупица уверенности в том, что общество можно изменить? Разве он стал бы иронично взывать в предисловии к «Путешествиям Гулливера»: «Вот уже шесть месяцев прошло со времени выхода моей книги, а я не только не вижу прекращения всевозможных злоупотреблений и пороков… но не могу даже нигде прочесть, чтобы моя книга произвела хотя бы в одном случае действие, соответствующее моим намерениям!»?

Сильно преувеличена и мизантропия Свифта. Да, он говорил, что «надо обращаться с каждым человеком как с негодяем, не говоря ему этого, не бегая от него и не относясь к нему от этого сколько-нибудь хуже». Но он же никогда не отрицал наличия в мире достойных людей. Таким человеком выведен тот же капитан, который подбирает уже окончательно спятившего от мизантропии Гулливера.

Д. Свифт, из письма:«Я всегда ненавидел все нации, профессии и всякого рода сообщества; вся моя любовь обращена к отдельным людям… …я ненавижу и презираю животное, именуемое человеком, хотя от всего сердца люблю Джона, Питера, Томаса и т. д».

Да и приговор, вынесенный писателем человечеству, тоже содержит зерно надежды. Пусть Свифт отказывает человеку в звании «разумный», но оставляет за ним способность «быть разумным», а это уже не так мало.

Закат жизни сатирика были омрачен приступами умственного расстройства. Предчувствуя это, Свифт как-то указал на дерево с засохшей верхушкой и горько пошутил: «Вот так начну умирать и я — с головы». В 1742 году он перенёс инсульт, после чего пребывал в состоянии полной апатии — почти не разговаривал, оглох и плохо видел. Но прежде чем окончательно потерять рассудок, Свифт успел закончить свои дела с присущей ему иронией и блеском. Почти всё своё состояние он завещал на постройку больницы для умалишённых (этот «Госпиталь св. Патрика» до сих пор является старейшей психлечебницей в Ирландии).

В своём «Завещании» Свифт особенно поиздевался над священником Робертом Грэттеном — чрезвычайным скупцом, который постоянно завидовал своему брату Джеймсу. Писатель завещал Роберту свою «вторую по качеству бобровую шапку», а также свой «железный ящик для денег и драгоценностей на том условии, что пользование этим ящиком будет предоставлено исключительно его брату Джеймсу на все время его жизни, ибо у него больше нужды в нём, чем у Роберта».

Свою эпитафию писатель тоже сочинил сам, и она стала лучшей характеристикой его кипучей натуры и главным завещанием: «Здесь покоится тело Джонатана Свифта… где жестокое негодование не может уже более терзать сердца. Иди, путник, и, если можешь, подражай ревностному поборнику за дело мужественной свободы».

Что же касается актуальности «Путешествий Гулливера»… Многие могут спросить, а стоит ли читать столь старую книгу? Не потеряла ли свою остроту сатира, бичующая всех этих тори и вигов из Англии XVIII века? Даже первые французские издатели «Гулливера» осмелились изрядно сократить 1-е путешествие. Они оправдывали это тем, что убрали частности, имеющие отношение к чисто английским делам. Свифт незамедлительно отреагировал, заявив, что если бы «сочинения Гулливера предназначались только для Британских островов, то этого путешественника следовало бы считать весьма презренным писакой. Одни и те же пороки и безумства царят повсеместно, по крайней мере в цивилизованных странах Европы, и сочинитель, имеющий в предмете только определенный город, провинцию, царство или даже век, не заслуживает не только перевода, но и прочтения». И сегодня многие места из Гулливера ничуть не потеряли своей актуальности, а ирония Свифта — своего целебного яда.

Из «Путешествий Гулливера»:

«Затем король пожелал узнать, какая система практикуется при выборах тех депутатов, которых я назвал членами палаты общин: разве не случается, что чужой человек, с туго набитым кошельком, оказывает давление на избирателей, склоняя их голосовать за него вместо их помещика или наиболее достойного дворянина в околотке? Почему эти люди так страстно стремятся попасть в упомянутое собрание, если пребывание в нем, по моим словам, сопряжено с большим беспокойством и издержками, приводящими часто к разорению семьи, и не оплачивается ни жалованьем, ни пенсией?».

«Достигнув власти, министр, в распоряжении которого все должности, укрепляет свое положение путем подкупа большинства сенаторов или членов большого совета; в заключение, оградив себя от всякой ответственности особым актом, называемым амнистией, он удаляется от общественной деятельности, отягченный награбленным у народа богатством».

«У каждого… вожака (еху — С.К.) бывает обыкновенно фаворит, имеющий чрезвычайное с ним сходство, обязанность которого заключается в том, что он лижет ноги и задницу своего господина и поставляет самок в его логовище; в благодарность за это его время от времени награждают куском ослиного мяса. Этого фаворита ненавидит все стадо, и… едва только он получает отставку, как все еху… во главе с его преемником, плотно обступают его и обдают с головы до ног своими испражнениями».

«Если какой-нибудь монарх посылает свои войска в страну, население которой бедно и невежественно, то половину его он может законным образом истребить, а другую половину обратить в рабство, чтобы вывести этот народ из варварства и приобщить к благам цивилизации».

«Заглушая в себе многие дарования, которыми наделила нас она (природа — С.К.), мы необыкновенно искусны по части умножения наших первоначальных потребностей и, по-видимому, проводим всю свою жизнь в суетных стараниях удовлетворить их при помощи изобретенных нами средств».

«Мне было бы гораздо легче примириться со всем родом еху, если бы они довольствовались теми пороками и безрассудствами, которыми наделила их природа. …Но когда я вижу кучу уродств и болезней как физических, так и духовных, да в придачу к ним еще гордость, — терпение мое немедленно истощается…».

Остальные статьи цикла о «Путешествиях Гулливера»:1) Может ли мизантроп быть автором детской сказки?2) Как «Путешествия Гулливера» создавались и издавались?3) Что смущало и пугало издателей в тексте «Путешествий Гулливера»?4) Что можно вычитать из путешествий Гулливера к лилипутам и великанам?5) Как Свифт издевался над учёными и неожиданно сам сделал научное открытие?6) «Человек — это звучит… еху!», или Как Свифт поставил неутешительный диагноз человечеству?